Горнушкин Евгений Евгеньевич-ветеран боевых действий на Северном Кавказе и Югославии

Кинешемец Евгений Горнушкин-старший сержант, прошел две чеченские кампании, миротворческую операцию в Югославии и службу в спецназе. Специально для наших читателей он рассказал о тех далеких уже исторических событиях: о военной доблести, зверствах боевиков, о предательстве и несправедливости.

В этом году в истории России отмечается сразу несколько трагических юбилеев. Это 20-летие Первой чеченской войны и 15-летие Второй чеченской кампании. Это настоящая трагедия русского и чеченского народов, которая еще долгие годы будет отзываться болью в сердцах миллионов россиян.

Кроме того, 15 лет назад российскими войсками был предпринят дерзкий марш-бросок и захват аэродрома Слатина в Косово, который позволил на некоторое время ввести в Югославию наши миротворческие силы. Российские десантники остановили кровопролитие и бесчинство албанских бандформирований в Косово. Это событие стало славной страницей еще не окрепшей от развала СССР России.

Немало кинешемцев участвовали в тех операциях, но лишь один — во всех трех. Евгений Горнушкин, ветеран боевых действий, согласился рассказать нам о том, что это были за войны, и как ему удалось пройти через все испытания, при этом не потеряв веру в правильность выбора «военной профессии».

Самая поганая война

Впервые увидел этого ветерана боевых действий на старых фотографиях, времен Первой чеченской кампании. А когда Евгений Евгеньевич пришел в редакцию, искренне удивился: спустя годы он практически не изменился. Передо мной сидел крепкий, немного суровый мужчина. От него веяло уверенностью, а не безысходностью, как принято обычно представлять бывших военных, прошедших Чечню. Он не спился, и не надломился психически. Было ощущение, что он сошел с армейской фотографии, снял берет и начал свой рассказ.

В советское время Евгений Горнушкин служил в десантно-штурмовой бригаде, которая располагалась на Западной Украине. Чтобы прокормить свою семью в условиях 90-х годов прошлого века, он, рискуя жизнью, пошел служить по контракту в армию — в самое пекло, в Чечню, где шла война.

— В начале 90-х не было работы. Семья буквально голодала, — вспоминает Евгений Евгеньевич. – И мне пришлось ехать контрактником в Чечню, где я попал в 166-ю тверскую бригаду. Наш дивизион стоял в деревне Гехи-Чу Урус-Мартановского района, в то время как сама бригада расположилась в Шали. Здесь мы помогали Внутренним войскам.

Евгений был командиром 152-миллиметровой самоходной гаубицы 2С3 «Акация». Эта грозная машина предназначена для подавления и уничтожения живой силы, артиллерийских и минометных батарей, ракетных установок, танков, огневых средств, пунктов управлений, в общем любых сухопутных войск.

— Наши установки стреляли далеко, можно было даже попасть до пригорода Грозного – Ханкалы, — рассказывает военный. – Прежде всего, мы прикрывали подразделения Внутренних войск и подавляли огневые точки. Из нашего дивизиона мое орудие было основным, то есть я стрелял первым до попадания в цель, лишь потом подключались остальные. Но в основном использовалась лишь наша гаубица. Бывало, что ставили ее на прямую наводку, чтобы отбивать нападение, в другие дни подавляли огневые  точки, а ночами подсвечивали действие наших войск. Экипаж «Акации» — 6 человек, но мы управляли ею вдвоем: я и еще один контрактник. Я выполнял обязанности командира и наводчика, а мой товарищ механика и заряжающего. Справлялись сами, чтобы при попадании в нас погибали двое, а не шестеро. Тем более большинство солдат были срочники, а от них толку мало. Их нам прислали из службы военного архива, они автомат держали в руках лишь на присяге. Снаряд весил 46 килограмм, плюс заряд. И опускаться за ним и поднимать вверх порой приходилось 400-600 раз. Ребята просто не выдерживали, падали в обморок. В подразделении за все время пострадал лишь один рядовой срочной службы, его контузило и он попал в госпиталь.

Дивизион сильно «портил жизнь» боевикам, поэтому они постоянно обстреливали артиллеристов,чаще в ночное время.

— Нельзя было спокойно даже в туалет выйти, — вспоминает ветеран. — Начинали стрелять в 23-00 до часа ночи. Мы уже к этому времени не спали и сидели в окопах, снаряжая магазины, а при появлении боевиков открывали огонь. Установки были окопаны, обтянуты сеткой рабицей в два ряда, чтобы выстрелы от гранатомета не долетели до машины. Отбиваться приходилось обычными автоматами либо минометами и АГС (гранатометами). Потом, чтобы враги не смогли выходить на наши позиции, мы стали минировать берега реки, по которым они каждый раз пробирались, установили осветительные ракеты. Также нас регулярно обстреливали снайперы, но мы им успешно отвечали.

Благодаря грамотной обороне, за все время непрерывных атак на артиллерийский дивизион, боевикам не удалось уничтожить ни одной гаубицы. Однако в подразделении, которое находилось в Шали, одна «Акация» все-таки сдетонировала, но по другим причинам.

— Там один военнослужащий запустил ракетницу, а она упала в открытый люк, где на полу был порох от разобранного снаряда, — рассказывает Евгений Евгеньевич. – Огонь охватил машину. Через некоторое время она взорвалась с такой силой, что ствол отлетел на 200 метров.

Случалось, что потери были как раз из-за неопытности и халатности.

— Многие военнослужие гибли из-за своей глупости, — рассказывает Евгений Горнушкин. —  Один, к примеру, экспериментировал со взрычаткой — поливал ее бензином, в итоге поехал домой в гробу.

Также случалось, что некоторые солдаты в попытках избежать «дедовщины» сдавались чеченским боевикам, что закончилось довольно плачевно.

— Как-то раз мимо меня прошли четыре башкира за нашу территорию, больше их никто не видел, — говорит Евгений Евгеньевич. – Их боевики либо убили, либо с их родителей потребовали выкуп. Вообще если кто-то попадал в плен, то родственникам приходилось несладко, продавали все что было: жилье, имущество, скотину, лишь бы освободить сына, а иногда уже забрать тело. Был случай, когда в плен сдалась целая БМП Внутренних войск. Долго мы потом за ней охотились и в итоге уничтожили.

У «чехов» (чеченские боевики – прим.ред.) на военной технике чаще всего работали наемники. К нашим позициям регулярно подъезжала машина, на которой был установлен миномет. Сделав несколько выстрелов, уезжала в укрытие. Когда мы ее подорвали, то оказалось, что ею управлял наемник, бывший офицер советской армии в звании капитана. Он обучал и тренировал боевиков. Также много было снайперш из Белоруссии и Прибалтики. Были наемники из Западной Украины, талибы, моджахеды. «Чехи» не стеснялись использовать для разведывательных целей даже детей, который под предлогом сбежавшей скотины выходили на огневые позиции.

Вообще действия боевиков были ужасными, безоружных пленных убивали изощренными способами и пытали до смерти.

Страшный эпизод запомнился Евгению, когда они брали населенный пункт Гойское.

— Там был полный беспредел, — вспоминает ветеран боевых действий. – На щитах были прибиты гвоздями, распяты русские солдаты. Боевики тем самым хотели устрашить нас, показать, что с нами будет.

Также в руки Евгения Горнушкина попала видеокассета, найденная в схронах боевиков.

— Они снимали, как вырезали целый блокпост в Дагестане, — рассказывает военный. – В деревню приехала пара «Жигулей», якобы там отмечалась свадьба, а парням на блокпост поставили водку, которая оказалась отравленной. Они выпили и заснули, и их спящих резали, как барашков. При этом все снимали на камеру. 18 человек убили.

Участвовал кинешемец во взятии селения Бамут, где в советское время находилась военная база. Именно здесь военнослужащий совершил подвиг, за который ему дали медаль Суворова.

— Наша пехота вышла на полянку, — вспоминает Евгений Евгеньевич. – Наших было всего 20 ребят, а боевиков более 300. Они вызвали огневую поддержку. Медлить было нельзя. И я первым выстрелом попал в кучу этих боевиков. А стрелял я «кассетником» (кассетный снаряд – прим.ред.), в нем находилось девять гранат, которые при попадании снаряда разлетаются по полю, а действие каждого из них, как у гранаты Ф-1 (радиус поражения более 50 метров).

Другим удачным попаданием Евгений уничтожил ДЗОТ – укрепленную огневую точку, которая мешала продвигаться нашим войскам. Всех боевиков, находившихся в нем, завалило обломками.

Затянувшийся штурм Бамута имел не  только объективные причины – хорошо укрепленные позиции боевиков, но и субъективные – предательство.

— Был радиоперехват с Ханкалы о том, что по Бамуту будет произведен артиллеристский обстрел и нанесен удар тяжелой авиацией, — говорит Евгений. – То есть кто-то из штаба предупреждал боевиков. Такое предательство высшими чинами было неоднократным. К нам двигалась колонна в составе 12 «Уралов», оружие было лишь у двух человек в кабине, остальные контрактники были безоружны. Колонну сожгли, все военнослужащие погибли.

Окончание Первой чеченской войны старший сержант Горнушкин вспоминает с болью.

— Мы проезжали станицу Ассиновскую, которая была наполовину казачья, а на половину чеченская, — рассказывает он. – К дороге вышел дедушка-ветеран, который нас приветствовал. Он плакал и говорил: «Куда же вы уезжаете?»

Перед выводом войск Внутренние войска ездили по деревням и собирали оружие. У казаков забирали все подчистую, а чеченцы сдавали лишь ржавые непригодные винтовки, оставляя в схронах новейшее оружие. У военнослужащих автоматы были 1970-1980 годов, а у боевиков 1991 года. Откуда им шли поставки отечественного вооружения, остается лишь догадываться.

— Если бы мы оставили казакам оружие, они смогли бы себя сами защитить, — сетует ветеран боевых действий. – Их потом всех либо вырезали, либо они бежали в центральную Россию. Вообще Первая чеченская кампания – это самая поганая война, отмывание денег и предательство. Мы могли раздавить боевиков за полгода, но нам не давали, отводили артиллерию на вторые позиции. Старики в Ассиновской удивлялись, что многомиллионная армия не может справиться с бандформированиями. Могли, но не дали. Грозный взяли бы за месяц. Кстати, когда чеченцы от нас отсоединились, Грачев (бывший министр обороны России – прим.ред.) им оставил 60% оружия. У них даже была авиация, хорошо, мы умудрились ее разбомбить еще в Первую чеченскую.

Преданные военным командованием в Чечне участники войны были брошены и у себя в родных краях.

— Тех, что нам обещали 54 тысяч в сутки, мы, конечно, не видели, — говорит Евгений Горнушкин. Было время, когда мы голодали, потому что пища была невозможная. Питание и обмундирование было самое поганое. Не знаю, куда все девалось, видимо, хорошо финансисты на этом наживались. За караульную службу нам не заплатили, поменяв в документах слово «караул» на «боевое охранение», а значит выплаты нам не полагались. Год должен был идти за три. Но один полковник сказал нам: «Войны там не было, и никто вас туда не посылал». Потом три года мы судились с Минобороны, и нам пришел ответ: «Вы поздно подали документы», а они все это время лежали в Администрации Президента. Прошли и Генпрокуратуру, но в итоге ничего не добились. Плюнули и не стали дальше добиваться. Вернувшись в Кинешму, я стал искать работу. Хотел служить в пожарной части, но, там узнав, что я воевал в Чечне, сразу же отказали. Видимо, сочли, что мы, участники боевых действий, все со сдвигом.

В защиту Сербии

Несмотря на все тяготы и лишения военной службы, предательства в Чечне, Евгений Горнушнкин осознавал свое призвание в службе России. И в 1999 году он отправился с миротворческой миссией в Югославию. Там США и другие страны НАТО под предлогом конфликта между сербами и албанцами развернули полномасштабную войну, с бомбардировкой Белграда и других городов Сербии. Изменить ход войны мог героический марш-бросок нашего миротворческого контингента из Боснии. Российские военнослужащие проделали сложный путь до Приштины и заняли там аэродром «Слатина». После чего туда перебросили подразделения нашей ивановской дивизии. Среди военных был кинешемец Евгений Горнушкин.

— До этого я работал на заводе «Автоагрегат», но как узнал, что требуются военные, то сразу же отправился служить, — вспоминает ветеран боевых действий. – Готовили нас в 98-й ивановской военно-воздушной дивизии. Там я стал минометчиком, заместителем командира взвода.

Наших десантников забросили в нынешнее Косово, где они охраняли женский монастырь Девич.

— Когда мы расположились в населенном пункте Брочно, албанцы начали нас обстреливать, — рассказывает Евгений Евгеньевич. – Мы по ним дали из всех стволов, после чего приехала военная полиция, но признала наши действия обоснованными. Ответным ударом мы показали, что с нами не надо связываться.

Основной объект, который удерживали наши войска – аэродром «Слатина».

— В нем находились 24 «Мига», на время бомбардировок они были спрятаны в горе, в секретном аэродроме, их удалось сохранить, — говорит бывший миротворец. — Албанские бандформирования в Косово ненавидели русских – поджигали имущество, портили машины. Но это все были мелочи по сравнению со страшной задумкой подставить российские войска перед остальными миротворческими силами.

— У всех в тех краях были автоматы Калашникова с калибром 7.62, лишь у нас были калибра 5.45, — объясняет Евгений. – Им нужно было захватить наше оружие, чтобы устроить провокацию против наших войск (к примеру, обстрелять из российского оружия других миротворцев или мирных жителей, затем бы там нашли украденные автоматы и патроны калибра 5.45). По этой причине погибли несколько военных. Среди них наш земляк из Вичуги. Ночью он пошел за сигаретами. И на него напали, чтобы завладеть оружием. Местные пастухи нашли его в лесу привязанным к дереву. На нем были обнаружены следы пыток, а убили его контрольным выстрелом в голову. Тело солдата успели обглодать дикие собаки. Несмотря на то что они завладели российским автоматом, провокация им не удалась.

Лучше всего к нашим военнослужащим относились местные сербы. Они верили, что русские их защитят. Так и было до тех пор, пока наши войска не вывели из Косово.

— Военнослужащие США не мешали действовать UCK («армия освобождения Косово» — албанская террористическая организация – прим.ред.), но другие миротворцы вместе с нами вели работу по разоружению боевиков и изъятию наркотиков, которыми те промышляли, — говорит Евгений. — У нас были совместные рейды: по горным дорогам ездил французский танк «Леклерк» и наш БТР. Проверяли машины, изымали оружие.

Французы с большим интересом и уважением отнеслись к соседству с русскими десантниками.

— Увидев наши 82-миллиметровые минометы, один их военнослужащий поинтересовался, какого года эта техника, так наш комбат пошутил: «Наши предки еще в 1812 году ими вашего Наполеона шугали под Москвой», — говорит Евгений Горнушкин. — Также рядом с нашим лагерем находился военный городок англичан. И все происходящее у русских для них было шоком. Представьте: у них в полевом лагере была горячая вода, душ. А у наших под навесом доска с умывальниками из бутылок. На вопрос англичан: «Что это?» десантники ответили: «это русский умывальник».

Также британцы, у которых физподготовка – личная обязанность, сильно удивлялись массовой зарядке.

— Рано утром весь батальон на плацу начинал в едином порыве делать одинаковые упражнения, а затем все убегали в неизвестном направлении, и пробежав три километра, возвращались назад, — говорит Евгений Евгеньевич. – Для англичан это было дико. Но мы их и дальше продолжали шокировать. Как-то раз «проштрафились» повара (употребили спиртные напитки). В качестве наказания им дали огромное бревно, с которым они бегали. Удивленным англичанам мы объяснили, что у нас спортом занимаются все, и даже повара.

Наши солдаты оказались универсальными во всех отношениях – помимо основной службы ходили в караул, в наряд по кухне и на КПП, у иностранцев такого не было. У французов десантники занимались патрулями и блокпостами, а в караул ходили специальные «альпийские стрелки».

У иностранных миротворцев было четыре комплекта формы на разные погодные условия. Но вот по зимнему обмундированию русским равных не было.

— Особенно всем хотелось заполучить наши меховые шапки, менялись с нами, — рассказывает Евгений. – Зима в Югославии не такая суровая, как у нас, но иностранцам было непривычно. Вот и менялись они с нами, чтобы получить шапку ушанку или бушлат. «Чейндж» — так это у них называлось, по-нашему «обмен». У меня на память о тех событиях остался французский берет.

Также Евгений получил миротворческую медаль, которая напоминает об этой операции.

Несмотря на ровные отношения между подразделениями иностранных войск, в Косово была задействована большая политика. США пытались убедить мировую общественность в том, что сербы убивают мирное албанское население, однако, напротив, албанские террористы истребляли сербов. Раскрыть этот факт помогло ивановское подразделение.

— До приезда миссии ОБСЕ мы охраняли заброшенную шахту, в которой было захоронение сербского народа, — говорит Евгений. – Албанцы убили сербских жителей. Этот факт был зарегистрирован международной комиссии. Среди тел находили детские ботиночки, а значит, не щадили ни женщин, ни детей.

Подразделение, в котором служил старший сержант Горнушкин, помогало монахиням из монастыря Девич. Чтобы тех не убили, десантники перевозили их на БТРах. Сам монастырь, пострадавший от погромов, русские солдаты ремонтировали, благоустраивали. Увы, но после вывода войск православный монастырь сровняли с землей.

— Аэродром «Слатина» отдали, монастырь развалили, — сожалеет Евгений. – Россия не потянула воинский контингент. Целый батальон не получал зарплату в течение четырех месяцев. Где были эти деньги? Кто их отмывал и использовал? В Югославии мы «облажались», Россия на тот момент не смогла противостоять США в открытую. А американцам вся эта операция была нужна для строительства своих баз на территории Косово.

Спецназ и Вторая чеченская

В 2003-2004 году Евгений Горнушкин устроился в подразделение спецназа, которое базировалось в Краснодарском крае. Но то, что он там увидел, его не впечатлило.

— Это было совсем не то, что мы делали в Чечне или Югославии, — говорит Евгений. – Я готовил молодых солдат. Вывел моих парней на подготовку. Пришел какой-то полковник и спросил: «А где ваш конспект, чтобы готовить солдат?», ну я и ответил: «В горах я тоже буду читать, что делать, по конспекту?» Мой ответ ему не понравился, и нас, ветеранов боевых действий, стали выдавливать со службы. В итоге я все-таки уволился, так как мне такая служба была неприятна. Как можно готовить бойцов спецназа, если не создавать им условия, приближенные к боевым? Политика этих полковников свела службу к формализму, а не к реальной подготовке.

Когда появилась возможность, ветеран боевых действий отправился в Чечню. Во Вторую чеченскую войну Евгений стал сапером.

— Мы шли впереди колонны и обезвреживали взрывные изделия, — говорит он. – Ходили в совместные операции с пехотой, милицией, местными ополченцами на стороне наших войск. Я почти всегда шел «первым номером». Взрывных устройств находили много: радиоустройства, мины, растяжки. Чаще всего обезвреживали путем подрыва, так как закладка могла быть на «неизвлекаемость». Задержали женщину, которая вела инженерную разведку, снимая на камеру наши действия. Потом в деревнях находили тротил в бутылках, схроны с патронами от снайперской винтовки (СВД). Вообще, если сравнивать с первой чеченской войной, то все сильно изменилось. Улучшился быт, местное население лучше с нами общалось, хотя раньше они боялись с нами говорить, потому что за это их могли убить боевики. Хотя был и в эту командировку неприятный случай. Парень, молодой военнослужащий, сидел общался с чеченской девушкой. В тот же вечер ее нашли с перерезанным горлом. По их законам чеченским девушкам нельзя общаться с русскими парнями. Солдата мы до конца службы прятали, чтобы с ним ничего не случилось. Все обошлось, вернулся домой живым.

В конце службы командование обещало дать Евгению Горнушкину и его товарищам две медали «За боевые заслуги» и «За разминирование», но контракт закончился, и награды затерялись.

— Те, кто воевал против нас в Первую чеченскую кампанию, в большинстве своем живут в почете, а мы никому не нужны, — делает вывод бывший военный. – Никаких льгот, а если они есть, то мы их не видим. Я давно отступился от того, чтобы добиваться того, что нам положено.

Но в настоящее время Евгений Горнушкин ни о чем не жалеет.

— Я служил, где хотел, занимался делом, которое считаю своим призванием, — говорит он. – Мои сыновья пошли по моим стопам. Старший служит миротворцем в Преднестровье, младший заканчивает училище и тоже пойдет служить в армию. Я бы и дальше служил. Когда мне было 38 лет, то мне сказали, что я нужен войскам, были оформлены документы, но затем исполнилось 39, и я больше не востребован. Ходил в МЧС спрашивал, нужны ли им люди с горной подготовкой, с прыжками с парашютом, со знанием саперного дела. «Такие нам не нужны», — прозвучал ответ. Для милиции я тоже «старый». А ведь у нас в Кинешме нет специалистов, которые могли бы разминировать взрывное устройство. Когда находят учебную закладу, так саперы едут аж из Иванова. А если там таймер или пенно-химический взрыватель? Они не успеют доехать. До недавнего времени я работал сварщиком в Москве, но нас сократили. Сейчас я снова в поисках работы.

На мой вопрос: «Не было мысли участвовать в военном конфликте на Украине?» Евгений Евгеньевич ответил:

— Донбасс уже не ляжет под бандер. Почерк в этой войне такой же, как и в Югославии, всю эту кашу заварили американцы. Я ходил в военкомат, но нашей миротворческой миссии там не планируется, а воевать за чужие интересы я не собираюсь, только за интересы России, — говорит ветеран.

Автор: Юрий Головин